После ухода Сальери Франц еще долго сидел на своей кушетке и смотрел в окно, чувствуя, переполняющую его надежду. Странное чувство, если ты знаешь, что еще несколько дней и тебя не станет на этой земле. Он закрыл глаза и вспомнил жест, которым благословил его Сальери, перекрестил, словно спасая от толпы, которая обязательно будет на его казне. Как же, убийца Моцарта, воплощенный злой рок гения музыки.
Франц повторил жест, пытаясь воспроизвести его по памяти. Потом вспомнил несколько нот "Шестой симфонии", которая пришла ему в голову совсем недавно. Несколько тактов, взмах руки... Он вскочил и стал дирижировать, представляя себе оркестр и сцену Бургтеатра. Скрипки, фортепиано, тихо виолончель и снова скрипки... И аккуратно, словно несмелые капли надежды, заканчивающаяся мелодия.
Интересно, как выглядела бы его смерть и казнь, если бы ее можно было положить на музыку. Безумно захотелось попробовать что-то написать.... Оставить хотя бы еще какой-то кусочек после себя, словно послание миру, свой гимн жизни: пусть неправильный, рваный, со странными переходами и мелизмами, но именно его.
Он попросил у тюремщика листы и чернила, сказав, что обязательно должен отправить последние письма. Сам расчертил нотную линейку — получилось грязно и неровно. В голове мелькнула дурацкая и детская мысль — Сальери не одобрил бы такой тетради. Франц невольно улыбнулся, обмакивая перо в чернила и вывел первую ноту. Потом еще одну и еще.
Он что-то еще не закончил?... Ну конечно! Совсем недавно до его признания в убийстве к нему приходил Сальваторе Вигано и предлагал написать музыку на его балет. Дурацкая народная легенда... Безумно простенький сюжет. Нет, он не собирается связывать это со своей жизнью — закончить ее такой? Каким-то веселым водевилем? Чушь!
Он попытался продолжить писать свою симфонию, которую представлял...
... Спустя несколько часов ему сказали предположительную дату его смерти, точнее казни. Суббота. Франц невольно рассмеялся, услышав это, от чего тюремщик полностью уверился в том, что Зюсмайер сошел с ума перед собственной кончиной. Похоже это была судьба. Именно в субботу собирались ведьмы в Беневенто в пьессе Вигано, чтобы потанцевать около орешника. Он смял свою симфонию и принялся сочинять либретто к балету. Сочинение настолько увлекло его, что заставило забыть на несколько дней о том, где он находился. Он просил у тюремщиков только бумагу и чернила, сломал несколько перьев, почти не ел и не спал, забывая это сделать. Казалось Франц видит только этих ведьм, что всегда окружали его жизнь, словно этот странный орешник. Он никогда не был женат, но женщины играли какую-то магическую судьбу в его жизни. Сначала Терезия — первая и безумно долгая его любовь, потом Констанц — жена его друга, врага, человека, которого он убил.
Последние ноты он заканчивал, когда ему сообщили о том, что собираются вести на казнь. И он успел, поставив финальную паузу в конце произведения. Единственное о чем он просил, чтобы произведение отдали Сальери, чтобы оно не осталось в этой затхлой комнатушки.
Чтобы листы не потерялись, он порвал свою рубашку и перевязал их, словно самое дорогое, что было в его жизни. Парню, который вызвался передать записи он отдал свое единственное и самое дорогое кольцо, которое получил в подарок, став капельмейстером Кернтнертор-театра. Вместе с нотами была записка "Пусть это кто-то услышит. Я обещал Сальваторе, что подумаю над его либретто. Франц".
Его даже не стали как-то приодевать в последний путь, совершенно не заботясь о том, как он будет выглядеть. И почему-то Франца тоже это мало волновало. Сапоги с него сняли еще в тюрьме, чтобы можно было кому-то отдать. Земля совершенно не прогрелась, а мостовая была холодная, поэтому ноги у него замерзли почти мгновенно. Веревки очень скоро натерли руки. Было неудобно. Франц мысленно подивился тому, какие странные мысли могут приходить перед смертью. Когда же он увидел толпу, через которую его повели, то сердце куда-то ухнуло на секунду — пришел ли Сальери?
Он не знал хочет ли, чтобы тот видел его смерть или все-таки нет. В голове билась всего одна мысль — теперь Сальери не может умереть. Он должен ему... Должен исполнить его последнюю просьбу, если та, конечно, дойдет до него. Поднимаясь на помост, Франц молился Богу только об одном, чтобы мальчишка донес до Сальери рукописи, чтобы тот увидел их. Его прощальный подарок, словно резюме того, чему научился Зюсмайер за всю свою жизнь. Финальный экзамен, который он надеялся сдать у Сальери. Экзамен у Бога он провалил, но может же быть пересдача?... Сальери, например, всегда давал своему нерадивому ученику еще один шанс.