// Name Surname: james buchanan "bucky" barnes [winter soldier] // джеймс бьюкенен "баки" барнс [зимний солдат] // Fandom: marvel / марвел // Face: sebastian stan |
|
Цунами между нами, мы тонем в океане
И скованы желаньем, ловя любви волну
Цунами между нами и мы не властны сами
Над нашими сердцами, у нежности в плену
стиву шестнадцать, баки – семнадцать, когда они впервые целуются, спрятавшись от проливного дождя под навесом глубокой ночью, заблудившиеся после прогулки к заливу этим днем, потерявшиеся в таком родном, но огромном нью-йорке. стив отводит глаза и кусает губы, дрожит от холода и осознания, что они только что натворили. он прячет голову в изгибе плеча и не откликается, когда друг зовет его по имени. «это не правильно» – стучит в висках. – «это так сладко» - шепчет, изнуренное любовью, сердце. он оборачивается и смотрит на сгорбленные плечи друга. аккуратные тонкие запястья художника ложатся на жилистые предплечья боксера, и стив упирается лбом между лопаток баки.
– прости меня, - шепчет он.
- это я виноват, - глухо отзывается барнс. – ты же не хотел.
- в том-то и дело, что я хотел, баки, я очень хотел, - шепчет роджерс, заливаясь алым румянцем.
стиву восемнадцать и его мама умерла. он остается один на один с этим миром. И только баки шепчет о том, что ему не обязательно справляться одному. «но я должен» - хочется кричать роджерсу. – «я должен, потому, что тебя у меня тоже нет. мы же не можем. мы не можем. тебя убьют, если кто-нибудь узнает о нас! как же ты не понимаешь?! пусть бы меня убили, но тебя я никому не позволю тронуть, баки. никому.».
но стив, молча выворачивается из-под руки барнса и уходит в дом, закрывая за собой двери. они не могут быть вместе. им никто этого не позволит. и если на себя роджерсу наплевать, то баки он так рисковать не может. лучше уж пусть просто баки уйдет. пусть оставит его одного. у баки это пройдет обязательно – убеждает сам себя стивен, он найдет себе приличную девушку и выбросит стива из головы. забудет. а стив думает, что и забывать-то не хочет. потому, что это лучшее, что с ним когда-либо было. быть с Баки. обнимать баки. целовать баки. любить баки.
баки возвращается спустя несколько дней, в его руках небольшой чемодан и упрямый взгляд серых глаз красноречивее всех слов мира говорит о том, что он – тоже может быть упрямым сукиным сыном. он просто не оставляет стивену выбора и роджерс смиряется с неизбежностью того факта, что любовь его жизни делит с ним теперь квартиру. баки спит на диване, роджерс ютится на материной кровати. и каждую ночь они проводят в молчаливом осознании, что рано или поздно лед треснет, плотину прорвет и они сорвутся камнем вниз на самое дно пропасти, именуемой - любовью.
у баки каждую неделю новая девушка, и в субботу стабильно они ходят на двойные свидания.
они не говорят больше о том, что между ними происходило раньше.
они больше не раздеваются в одной комнате.
они больше не прикасаются друг к другу без необходимости.
[они и не разговаривают больше по душам - она у них одна на двоих; биение сердца - рваный ритм на двоих поделенный, слов ненужных плен отринув, во взглядах все прочесть так частно можно, режась о правду горькую - не любить друг друга эти двое уже не умеют_не могут].
потому, что словами тут ничего не исправишь, а во взглядах плещется тоска вперемешку с отчаянной болью и невыносимой тоской, а на дне – самая сильная, самая яркая, самая глубокая, самая чистая эмоция, подавляемая обоими – их любовь, которая и не собирается угасать {не сможет}.
Время сразу вдруг остановилось
Мы вдвоём сдались ему на милость
Всё вокруг наверно изменилось
Для нас с тобой
этого не должно было случиться. не должно было, но… той ночью барнс набрался, расставшись с очередной люси, джесси или мадлен - стив право слово не пытается даже и запоминать имена всех этих девушек, что толку-то если баки все равно не сводит своего взгляда с него по ночам, когда они оба понимают, что каждый на своей постели занимается непотребствами и ели слышное стивово - "бак", перекликается с жарким баковым - "стив".
баки жмется к стиву, обнимает, вжимает в себя, словно пытаясь, впаять роджерса в себя, не позволяя тому выбраться из плена горчечных объятиях - самых желанных, самых необходимых, самых главных на всем белом свете. шепчет чуть слышно, литанией его имя, и целует невпопад: мажет губами по щекам, скулам, соскальзывает к линии челюсти, поднимается вновь к глазам, смежевывая веки своими губами и всласть после целует глубоко и влажно, откровенно, заставляя распахнуть губы и вплетаясь языком. так сладко. так горько. так желанно. {необходимо}
и стив сдается. оттаивает, отвечает, пробегает пальцами своими длинными по изгибам идеально сложенной фигуры молодого мужчины и выстанывает его имя.
их первый раз полон нежности, признаний теплых, прикосновений ласковых.
их первый раз наполнен любовью, острой необходимостью владеть и отдавать, быть и растворяться, желать и чувствовать.
их первый раз – симфония любви.
их первый раз – самая идеальная ночь в жизни. такой уже не будет. никогда.
баки двадцать шесть, он - все так же невероятно красив, галантен с дамами, работает по двенадцать часов в доках и ночами выцеловывает на коже стива одни только ему известные замысловатые узоры [они живут этими часами украденными у жизни, у мира, у судьбы - живут любовью своей запретной]. они предательски счастливы друг с другом, в пределах своей маленькой квартирки. они безгранично влюблены и довольны жизнью, не смотря на то, что им приходится скрывать свою любовь от всего остального мира. они просто счастливы тем, что имеют, привыкшие оба довольствоваться всегда малым.
баки двадцать шесть и его призывают на фронт.
роджерс оббивает пороги призывных пунктов, раз, за разом получая злосчастное: «4F» и жалостливые взгляды врачей, вполне себе считающих, что делают ему одолжение. барнс дома орет на стивена так, что закладывает уши, а после обнимает до хруста в ребрах и признается: «я не выживу, если ты не будешь в безопасности, обещай, мне стив, обещай, мне мелкий!».
но роджерс не из тех, дает невыполнимые обещания. и на «старк-экспо», на самом последнем подставном двойном свидании [ведь все же должны быть уверены в том, что баки барнс и стив роджерс только всего лишь навсего лучшие друзья], на котором баки чудо как хорош в своей роли и заставляет стива мучиться ревностью, роджерсу улыбается удача. его замечает авраам эрскин.
баки уезжает на фронт, роджерс оказывается в лагере – лихай, близ нью-джерси. спустя неделю в подпольном военном бункере происходит «перерождение» и стивен грант роджерс становится лицом американской армии и «цирковой обезьянкой».
когда он слышит, что баки нет в живых от полковника филлипса – он отказывается в это верить; кулаки стискивает до костяшек побелевших и душу свою верой и надеждой латает да переплетает вновь, потому, что знает – он бы почувствовал, если б баки погиб – они связаны, они едины, он бы знал. он бы тоже умер. и губы упрямо поджимает. сбегает при помощи картер и старка - нарушая все писанные и неписанные статьи устава и десятки международных законов [ради баки он бы и сердце свое голыми руками из грудины вырвал!].
чтоб после к себе прижать, чтоб в коридоре том темном-темном, вжать на миг [им обоим это также необходимо, как другим - дышать, чувствовать друг друга] стену и прошептать: «я так тебя люблю. Я знал, баки, я знал, что ты жив. что ты не можешь меня оставить».
и держать за руку, не отпускать, ускоряя шаг, петляя коридорами по заводу в поисках выхода. просто быть рядом, вдыхать запах его тела. ощущать подушечками пальцев нервный тремор и знать – здесь, рядом, вместе. живой.
он и сам не знает, как ему удалось перепрыгнуть ту чертову адскую пропасть полыхающую пламенем первозданным. только слышал голос любимого и знал, что тот и вправду без него не уйдет. не сможет. так же как и сам стив не смог бы оставаться в стороне и не искать барнса. и он делает чертов прыжок в бесконечность, чтоб на другом конце пропасти упасть на руки к баки. По дороге к лагерю им толком не удается поговорить. капитана постоянно дергают, роджерсу невольно приходится становиться тем, кого в нем видят окружающие: командиром, направляющим, ведущим.
он раздает приказы, не сомневаясь в том, что их будут исполнять.
он ободряет раненных.
он подталкивает увязшие в грязи машины в одиночку.
он поспевает везде и всюду – то и дело мелькает разноцветный щит в самых разных локациях. Только для баки он никак не может найти времени.
и только кромешной ночью, на привале он кивает возлюбленному в сторону леса и уходит первым, зная, что баки пойдет следом [нитями связаны крепче титановых, скованы воедино, сплетены - не разорвать, не разрубить]. за кронами липы, он позволяет себе расслабиться, выйти из официального модуса, стать снова только лишь стивом роджерсом, малышом из бруклина. заслышав шаги барнса, развернется и прижмет того к себе. на пару мгновений, просто передышка. просто необходимость – такая же естественная, как потребность в кислороде. баки, разумеется будет распекать его за сумасбродность, за безумие, за чертовы «слабоумие и отвагу», а стив будет целовать его в шею, и губы и заливисто смеяться. потому, что не смотря на то, что вокруг война – они молоды и живы. они влюблены {взаимно и порочно для всего остального мира}.
баки в составе «ревущих» и всегда за левым плечом капитана. и стив знает, что в команде подозревают насколько у них с барнсом тесные взаимоотношения. но парни молчат тактично, даже в сотый раз капитан ставит себя и своего лучшего друга в караул на час волка.
баки громкий, шумный, требовательный в постели и совершенно не умеющий себя контролировать. стив смеется и зовет его бруклинским котом, шепчет пальцами за ухом и признается, что любимый из него все соки выпивает, хотя сыворотка в крови здесь только у одного из них. они не расцепляют пальцев переплетенных до рассвета и всегда укладываются в одном спальном мешке.
в ночь перед взятием золы стив не может пресытиться баки, берет его долго и нежно, ластится, впитывает в себя, шепчет о том, как сильно любит, не отпускает из плена своих рук до предрассветной самой дымки. словно боится, если разожмет тиски объятий – то баки исчезнет, растворится. утром они перешучиваются, вспоминая «русские горки» и на сердце у роджерса становится теплым тепло только от залихвасткой улыбки его баки. до того момента, как баки барнс сорвется в пропасть остаются считанные минуты.
Пью огонь твоих глаз, сожалея о нас.
Но без крика и стона, любовь вне закона для меня сейчас.
он знает, знает, что сумеет дотянуться, он обязан справиться. кажется вот-вот он коснется кончиками пальцев. ухватит, притянет к себе. но темноту ночи привычно разрывает крик, сорвавшийся с любимых губ и вой ветра, да стук колес поезда, уносящегося прочь. роджерс поджимает колени к груди и начинает считать до ста. психологи «щ.и.т.-а» говорят, что это должно помочь. он проснулся в 2011 году. баки мертв больше семидесяти лет. баки мертв. баки м е р т в. {баки. мертв.}
роджерсу не дают времени на депрессию - читаури, мстители, "у.д.а.р" и брок рамлоу - выбивают из него страйк снова и снова. он и сам запутывается в себе самом и собственных чувствах. ему не дает спуску романофф, в своих попытках социализировать, его поддевает старк и стива отпускает постепенно боль, она скручивается узлом в области сердца и остается там, не позабытая, ноющая, не проходящая и открывающаяся кровоточащая ночами рана надсадно_надрывно напоминающая ему о том, что он потерял своего баки.
стив бы хотел себя возненавидеть, да, уже не получается- отпустил почти, что баки, только татуировка пламенем горит на внутренней стороне бицепса левого: "д.б.б.". только все равно просыпаться раз за разом приходится на перекрученных влажных простынях, осознавая снова и снова: н е у с п е л. не спас. баки мертв. должен был быть м е р т в. вот только зимний солдат живее всех живых. смотрит волком. хриплый голос из прошлого {да снов нескончаемых // кошмаров цикличных} прошивает волной от затылка до копчика, заставляя терять мироощущение и растворяться в зиме русской взгляда равнодушно-злого_ч у ж о г о.
баки бьет его наотмашь. снова и снова. стив не сопротивляется; от баки и закрываться не видит смысла. это же баки. его баки. живой. и пусть ничего не помнит, пусть глаза пустые, пусть бьет так сильно и кричит надрывно, зло: "ты. моё. задание", стив ответит: "так выполни его, ведь я с тобой до конца." стив знает // верит // надеется {он по всей видимости - все еще наивен для этой работы}, что однажды его баки найдет дорогу д о м о й.
Золотыми рыбками быть непросто; залатать бы нитками все вопросы
Снова в ту же реку, терять дар речи; золотыми слитками не залечишь...
стив находит его в бухаресте. и это все не правильно // и это все не так, как н у ж н о им обоим, таким ныне растерянным, не в силах разорвать контакта этого зрительного {зима выхолощенная сибирская против летнего бруклинского неба}. не те вопросы // неверные ответы и чертов костюм капитана америка // треклятый спецназ на подходе. зоковийские соглашения, ссора со старком. земо. говард. мария. и надрывное сорвавшееся с губ тони: "им был и я". и первое осознание, наверное, столь мощное, когда он разбивает старку реактор, насколько велика на самом деле власть барнса над ним всем // над всей его сущностью.
он не спорит, когда баки собирается уйти в криостазис, просто не может не дать тому самому принимать решения. а после сбегает от всех подальше, до тех пор покуда его не находит сэм, кладущий руки на плечи подрагивающие и обещающий, что все однажды наладится. осталось только дождаться этого горько-сладкого: о д н а ж д ы.
у них к а т о с т р а ф и ч е с к и мало времени на двоих. стив не может не быть самим собою, не перестает бросаться в самую гущу событий. стив не может оставаться в стороне, даже зная, что баки... теперь уже точно его б а к и устал от войны и ждет его в ваканде.
Я пройдусь по комнатам пустым - здесь ещё вчера была империя
Мир казался светлым и таким большим, а потом затмение, а потом - измены дым...
Я объявлю войну своим мечтам и память торопя
Расставлю вещи в доме по местам как было до тебя
Завтра я смогу опять дышать! И трогать неба синь!
А ты - история! Теперь ты лишь история. Ну всё, Аминь!
стиву думается - он еще не скоро заново научится дышать полноценно {"никогда" на самом деле, но стив об этом умалчивает;}. стиву думается, что сдохнуть вот прямо сейчас - не такой уж и плохой вариант - потому, что он не знает за что цепляться и как держаться {но днем стив собран и уверен в себе; ему приходится; он же капитан америка; он же не может сдаться} помимо слепой веры, в то, что у них быть может будет еще шанс всё исправить: не изменить - и с п р а в и т ь. стив никому не говорит о том, насколько он сломленный, на этот раз по-настоящему сломленный {терять баки снова слишком б о л ь н о // у них совсем не было времени на их_двоих!}
стив просыпается снова с криком опостылым на губах пересохших, раздирая пальцами закостеневшими в клочья простынь очередную и давясь именами тех, кого ему уже не вернуть // не спасти. стив опускает босые стопы на холодную плитку и закрывает лицо руками. пытается учиться заново_наново дышать {словно ему снова каких-нибудь тринадцать и прямо сейчас на пороге должен появиться баки с кружкой горячего молока - невероятные мечты человека, у которого больше ничего нет кроме этих самых грез} // проталкивать кислород в легкие и выталкивать наружу. считать до сотни и обратно {ему говорили это помогает - роджерс думает - ему лгали}. а после приходит в себя, забившись в угол спальни своей на базе мстителей {той самой, в которой не должен быть. потому, что на самом деле его дом уже давным давно не здесь}.
стив поднимает затравленный_загнанный_испуганный взор затуманенный свой на занимающий рассвет и так отчаянно хочет услышать {от кого-нибудь, от кого угодно на самом-то деле}, что все случившееся лишь сон, кошмар очередной, птрс, что это блажь и насмешка разума... что все хорошо. что все хорошо. но реальность такова, что у него есть только осознание болезненно-острое, оглушительно прибьет его к земле путами титановыми, вопьется ржавыми гвоздями в плечи, ладони и ступни, прорежется терновым венцом на голове: потерей оглушающей, убийственной...
стиву, конечно же, нужно быть сильным и непоколебимым - по крайней мере, при свете дня, когда на него смотрят остальные, когда ему не нужно быть самим собой, когда все нуждаются в капитане, не в стиве {стивена гранта роджерса в нем видело слишком мало людей на всей этой обескровленной ныне планете}. а кэпу ведь негоже сломаться под очередным ударом судьбы. и потому - он облачается в модус "капитана америка" и пытается быть сильным. и ключевое слово здесь - "пытается", но стив все еще является отчего не плохим актером {не даром, что столько колесил по штатам со своим кордебалетом!} и сдерживается при свете дня, пытается помочь организовать новое правительство, дает ценные советы и не сдает самим собою заданных позиций ровно до тех пор, покуда не прикрывает за собою двери спальни собственной. он не знает как дышать. он не знает как быть. как быть стивом роджерсом, и потому ему остается быть капитаном америка. не равноценная замена, как ни крути...
ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх ххх
стив знает, что он там {в том самом мире, который отделен от него семидесятью годами заморозки во льдах атлантики} не мечтал дожить и до тридцати, когда очередная простуда сбивала его с ног посреди зимы и он отчаянно пытался не выкашлять свои слишком больные и слабые легкие, заходясь в приступе пневмонии, отягощенной списком хронических сопутствующих заболеваний, но там был баки, держащий его за руку, смотрящий своими глазами-льдинками с тщательно контролируемой паникой на него и просящий: "мелкий, будь со мной. слышишь будь". и стив был. дышал через раз, удерживаемый в мире этом бренном лишь молитвами матери, да сбивчивыми просьбами лучшего друга // своего истинного севера // своей первой и единственной любви: выжженной и выстраданной. что ж... его желание в какой-то мере все же исполнилось. едва ли ему удастся когда-нибудь дожить до этих самых тридцати и теперь его не кому одернуть, дать подзатыльник или обласкать обсценной лексикой: ему жить не для кого... вот только он не скоро все еще умрет, с этим ему приходится мириться изо дня в день: не при его ускоренной клеточной регенерации, ни при том, насколько он нынешний не является человеком в общепринятом понимании этого слова: ни физически {сыворотка эрскина изменила его геном полностью — он больше не homo sapiens, давным давно, уже оставил человечество позади себя и от того горчит на устах полынью воспоминание об аззано и красном черепе, оказавшемся в итоге правым}; ни уж тем более с переломанной сотни раз в труху ментальной составляющей. не после того, как потерял их в с е х. не после того, как предал тони. как изменил самому себе и своим принципам. не после того, как стал изгоем для той страны, за которую он умер, за которую сражался и которую хотел сберечь, которой хотел дать лучшее будущее. что ж... не получилось. уж со светлым будущем, так точно. не после всего того дерьма, в котором он успел захлебнуться с момента пробуждения собственного в этом новом кричащем и таком чужом тогда — таком единственно правильном еще три недели назад и таком пустым еще вчера и сегодня, и завтра — мире.
он говорит: "мир в наших руках"; он говорит, что стоит сделать только первый шаг и дальше станет легче {ложьложьложь, когда же ты научился лгать-то, роджерс?! да еще и так откровенно}; он апеллирует собственной уверенностью с виртуозным мастерством выпускника джуллиардской школы, и ищет во всем положительные моменты - он по прежнему старается источать исключительно оптимизм {иначе просто не умеет. н е м о ж е т.}. он - ведь чертов капитан америка, он не имеет права сдаваться {никогда не мог себе позволить роскоши быть кем-то слабым}. у него это даже почти получается. ключевое слово: "почти", но улыбка на губах волей неволей расцветает - играть на публику он был научен еще в сороковых и эти вот навыки применять теперь приходится чуть не каждый божий день. мир действительно в их руках и мстители по прежнему стоят на страже. у супер-героев даже конец света не повод для внеочередных выходных.
облокотившись на парапет бруклин-бриджа, стивен всматривается в горизонт, под мостом проплывает семейство китов и он ловит себя на мысли, что впервые за последние несколько недель - действительно видит что-то на самом деле хорошее: что в мире действительно есть еще что-то такое, что приносит в разодранную душу - успокоение {вот только простить себя за то, что проиграл так и не может, сколько бы не минуло лет}. что-то настоящее. что-то живое. себя самого живым стив не ощущает уже давно. на самом деле слишком давно. он так и не вернулся с той войны. он умер в "валькирии". он умер где-то там... а вернулась блеклая тень, ныне и вовсе сломанная.
[indent][indent][indent]Обычное явление:
[indent] [indent] тот, кто остался в живых,
[indent][indent][indent] всегда чувствует себя
[indent][indent] виноватым.
стив всегда был уверен в том, что обладает довольно-таки стабильной психикой {его беззлобные переругивания со старком в расчет не шли; они все равно были частью оба команды, пусть и негласно тянули командирское одеяло порою каждый сам на себя}; стивен всегда был рационалистом до мозга костей {еще до с ы в о р о т к и; таким уж уродился}; стивен никогда не умел проигрывать {ни смерти // ни болезням // никому и никогда - "один раз убежишь, будешь бегать вечно" - алым венозным росчерком пронзило насквозь его с самого рождения собственное кредо}; стивен никогда не сдавался, пер на пролом {стены пробивая собою, порою фигурально, а порою (зачастую) буквально}; стивен не знает теперь как жить с последствиями того, что у ж е случилось.
нет, он не просыпается от кошмаров по ночам. хотя бы потому, что спит урывками по минут пятнадцать-двадцать, чтобы распахнуть глаза в немом отчаянном осознании истины непреложной - его мир рухнул с н о в а // его мир рухнул, погребая под собою всех тех, кто был ему так дорог: баки, выстраданный, спасенный, чудом да проведением единым господним, его самый лучший друг, его в о з л ю б л е н н ы й, половинка его души; сэм - преданный, верный даже не капитану америка, а ему лично, его новый лучший друг, его соратник по оружию, его опора в этом безумном неистовом мире; ванда - девочка, которую он смог полюбить, как дитя собственное, ибо своих он и не планировал никогда иметь - "тот кто хотел семью, детей - остался там во льдах, а выбрался некто другой" ; вижн - андроид, который так мечтал стать человеком; который им почти что стал; т'чалла и шури - соратники, союзники, друзья, которые были с ним и баки в самые худшие времена. он не думает обо всем остальном мире... не может позволить себе осознать гнета, который сломает и его плечи, на которых он привык подобно атланту, держать груз непосильный - мир во всем мире. нет, конечно же, он не просыпается от кошмаров по ночам. он в нём {кошмаре} живет.
стив знает, разумеется, он знает - ему нельзя быть слабым. н е л ь з я - сдаваться. стив, он ведь, капитан америка, он - символ, знамя, икона, национальное достояние. стив должен говорить, уверять, убеждать, вещать о том, что не все потеряно; что мир можно отстроить заново; что нельзя опускать руки. и никто, разумеется тоже, не знает о том, что стив ненавидит это все. еще с сорок третьего, наверняка, ненавидит быть - капитаном америка: несломленным, несгибаемым, всесильным, уверенным и праведным, правильным. потому, что ему все те же двадцать с небольшим, как и в тот момент, когда вита-лучи закрепили в его организме сыворотку небесно-голубого цвета и на самом деле, откровенно говоря, он и пожить-то не успел {"я прожила свою жизнь," - говорила ему пегги, - "мне только жаль, что ты свою не смог" и была права}. когда-то давным давно он и не думал дожить до тридцати, но по документам своим он разменять уже успел свою сотню лет, а все так же молод и "наивен для этой работы" ; и потерян // дезориентирован в мире этом, который осколками крошева стеклянного да пеплом и тленом несбывших надежд, как из рога изобилия на него осыпающихся.
стив не может уехать с базы; не может бросить всё и всех {"капитан бы так никогда не поступил, верно, стиви?!" - голосом друга лучшего в голове отзовется}. не сейчас. не тогда, когда всему миру нужен - капитан америка. стивен грант роджерс едва ли кому-нибудь помимо баки и был-то нужен или был знаком - не сейчас, не в веке двадцать первом, в котором стив роджерс все еще не чувствует себя {а сможет ли, хоть когда-нибудь?!}. но вся правда {истина} в том, что стив роджерс умер в установке говарда старка, когда впервые в его голосе прорезались нотки волевые командирские: "нет! нет! я выдержу!" . и он выдерживает, он справляется, он выдает улыбки заученные // зазубренные еще в бытность актером, публичной обезьянкой цирковой игривой и беззаботной, от образа, которой избавиться так и не получилось до конца, потому, что - "я хотел получить армию, а получил тебя. тебя не достаточно!" . он пытается поддержать всех и вся. а после разваливаясь на части в своем блоке, стискивает кулаки до впивающихся в мякоть ладоней ногтей, и считает до тысячи и обратно - не то, чтобы это помогает, но мы имеем, что имеем...
стив не верит до последнего, что у них получилось. стив не верит, даже когда целует барнса, прижимая его к себе, путая пальцы шершавые свои // мозолистые от частого обращения с оружием {и кто только придумал сказки о том, что он - пацифист? он-то? прошедший войну вторую мировую? выкорчевавший г.и.д.р.у. и нацистов? он-то, захлебнувшийся уже давным давно в крови ч у ж о й} в длинных каштановых волосах, вдыхая запах этот апельсинов, сандалового дерева и оружейной смазки.
стив дрожит и просыпается снова в поту холодном, исступленно ища по кровати баки, а после лишь, забравшись к нему на колени, сжимаясь в позе эмбриона в его руках, начинает заново познавать мир. мир в собственной разрушенной // истончившейся душе. у них теперь есть время. у них теперь есть б у д у щ е е. у них есть целые десятилетия впереди и стив делает этот шаг в бесконечность, зная, что его обязательно удержат от свободного падения заботливые и такие нежные руки единственного человека, который всегда был сосредоточением его мира. а завтра... завтра он подарит то кольцо. завтра он задаст самый главный вопрос. завтра... у них теперь оно есть. вот это вот все еще такое призрачное и зыблемое, но все же - з а в т р а.
я трепетно люблю и хочу стаки. хочу пройти эту историю от самого начала, когда они еще будучи подростками полюбили впервые по-настоящему - д р у г д р у г а. хочу бруклинку. хочу их скандалы - потому, что так же нельзя // это мужеложство, содомия, хочу отыграть как стив выгонял баки, чтобы тот нашел себе девушку и стал нормальным. как барнс возвращался. хочу войну, хочу их нежность друг к другу на кончиках пальцев, их страх друг за друга. осуждение со стороны коммандос, когда все вскрылось, а после принятие команды, как данность, что у любви не бывает возраста и пола.
хочу новый мир, зимнего с остатками крох воспоминаний. их неловкие попытки прощупать лед, сблизиться, влюбиться друг в друга заново // снова.
мне не важно как ты пишешь и по сколько, если ты точно так же как и я мечтаешь подарить стиву и баки красивую, полную горечи, потерь и боли, но от этого еще более яркую и чистую историю самой настоящей любви, которая в конечном счете победит.
от себя я могу пообещать, что я буду любить тебя. не смотря ни на что, я просто буду отдавать тебе всего себя, таким, каков я есть.
я умею подстраиваться под любую стилистику, и если тебя будут раздражать отсутствие больших букв в постах и все эти фигурные скобки, то значит мы от них избавимся. я пишу от 5-7к и до окончания моего вдохновения, так, что буду просить писать хотя бы в начальных этих пределах. мне не нужно по сто миллионов постов в неделю, я тоже взрослый человек, женатый и с детьми в реальной жизни и уважающий её границы, так что... мы не станем отнюдь форсировать события. я люблю общение вне форума, поэтому попрошу в обязательном порядке телеграмм, вайбер или ватсап.
пример поста
Между грешными сердцами слёз умытая печаль.
Нежность кружится над нами, ты же сам меня создал.
От любви и до разлуки я прошел тяжёлый путь.
Подскажи, как первый день вернуть? Научи счастливый день вернуть.
[indent] стив не собирался этого делать, но... миссия была сложной // изнурительной {террористы словно испытывали их с нат и сэмом напрочь, ускользая как песок сквозь пальцы} и той самой от которой он никак не мог отказаться, ведь просил сам фил коулсон, чудом оживший, ставший во главе нового щ.и.т.а. и все так же преданно смотрящий капитану америка в глаза, не смотря на то, что для всего остального мира стивен грант роджерс ныне был беглым преступником и предателем, которому светило пожизненное заключение в рафте наряду со всеми теми из мстителей, кто встал на их с баки сторону. официально, разумеется, фил смущенно произнес это улыбаясь ласково так - они не будут фигурировать нигде. это миссия щ.и.т.а. и если что-то пойдет не так, что ж... выбираться мстителям придется самим. они и выбрались. отделавшись вполне себе сносно, передав очередных торговцев смертью в руки команды фила и... стив не собирался этого делать. он вполне мог себе позволить остаться в мотеле, вместе с наташей и сэмом, есть холодную пиццу, запивать паршивым пивом, курить после на балконе терпкие крепкие сигареты и пытаться заставить себя отправиться спать. чтоб после найти окно, чтоб после вернуться в ваканду, уткнуться носом в шею баки и позволить себе отпустить напряжение, расслабиться в любимых и таких необходимых руках. с баки было не больно. с баки рядом не накатывали воспоминания о тех двух счастливых годах, когда он был уверен, что нашел своего партнера. своего мужа. свою любовь. что смог бы... смог бы даже отпустить ради него - баки из своих мыслей. с баки была иная форма отчаяния - поднимала, расправляла крылья свои темные - мрачная удушливая вина. не спас // не нашел. позволил всему этому случится. позволил убивать, позволил потерять самого себя. рядом с баки было проще учиться осторожными крохотными шажками ненавидеть того, кого все еще не мог окончательно вырвать из своего израненного, разодранного в клочья сердца {«- ничего личного!» - все еще пульсирует в каждом ударе сердца. } стив не собирался этого делать... стив должен был смириться. должен был научиться жить дальше. только сны накатывали жаркие, влажные, удушливые, в которых брок все еще был жив. кривил губы, испещренные шрамами, смотрел своими теплыми карими глазами и выплевывал: "а они его мозги снова в блендер". и если за себя стив умел прощать легко, то за баки так и не научился. и думается, ему, что он и не знал бы, как бы справлялся с этим всем дерьмом, если б сам баки не рассказывал о том, что его последний командир - брок рамлоу был... {что ж... надо отдать должное его супругу, он всегда умел находить для себя выгоду везде и всегда.} к нему - к зимнему солдату - по-человечески добр. таскал ему шоколадки и кофе, позволял мыться в теплой воде, расчесывал волосы и укладывал спать у себя в блоке, позволяя залезать на кровать и сворачиваться в клубок в ворохе одеял. называл "кошаком" и "волчонком". видел в нем человека.
[indent] сицилия, палермо. час волка. если пройти еще пару домов по этой улице, он окажется рядом с небольшой виллой, имеющей даже свой собственный небольшой пляж. они купили ее через неделю после свадьбы - их по сути первая и единственная совместная покупка. о, как они спорили при выборе этого дома, риелтор тогда шарахалась от них в сторону, когда они шипели друг на друга рассерженными котами, перескакивая в пылу ссоры с итальянского на французский, английский, а то и дело вовсе на русский мат. стиву нравился дом, но ему хотелось иметь мансарду. и рамлоу в конечном счете, обещал, что займется перестройкой верхнего этажа в их первый же совместный отпуск, потому, что "ты роджерс, не только пиздоглазый, но и каким концом держать молоток в душе не ёбешь. о, заткнись, детка. ты сам сейчас такое завернул, что я аж записывать собрался и эта вот леди тебя совсем не волновала". но они так и не успели приехать хотя бы еще раз. потому, что спустя две недели после этого стартануло "озарение". был треклятый лифт. было бегство с романовой. и был живой баки. живой, мать его, его баки барнс. были хелликериеры. было "я с тобой до конца". и не стало брока. с о в с е м.
[indent] он перебирает неосознанно связку ключей, на которой болтаются те самые жетоны, на которых даже фамилии не разобрать, не то, что... и рассеянно думает о том, что так и не смог найти в себе сил, чтоб даже вещи разобрать // половина шкафа так же полнится темными джинсами да черными футболками // на половине второй еще лежит подушка брока. на кухне в шкафчике над раковиной покоится кружка с веселым роджером. он не был в их таун-хаусе с той самой ночи. не смог больше просто переступить порога дома, в котором столько всего напоминало о муже. о его м у ж е. а он так и не успел проститься. был без сознания, когда Брока нашли под завалами. уже много после... чуткая и молчаливая наташа принесла ему расплавленные жетоны, да тонкий диск обручального кольца и он сидел полночи, привалившись к ее плечу, и никак не мог унять слез, горьких, стылых, злых. на свою наивность, слепоту, глупость, желание быть нужным и любимым. быть в а ж н ы м. на брока. за то каким он его помнил - насмешливым, теплым, дурачащимся, прижимающимся жарко и смотрящем так отчаянно в глаза. за то, что влюбился впервые после баки. за то, что позволил себе, глупый мальчишка, мечтать, что и он тоже заслуживает счастья.
[indent] стив замирает перед барельефом вычурного забора, ведь стоит только открыть ворота, пройти несколько шагов по брусчатке, подняться по лестнице и он окажется там, в том месте, куда мечтал однажды сбежать от всего мира. в месте, где он надеялся найти свое место с правильным человеком, которого выбрал сам. с которым был отчаянно неистово счастлив, которого будил по утрам поцелуем в висок. который в принципе никогда и не говорил, что любит в ответ, всегда переводя ему в горизонтальную плоскость или уходя от ответа. который смотрел порою колко так, что пробирал озноб. который выскальзывал из их постели, чтобы отправиться на базу г.и.д.р.ы. к зимнему солдату. к баки барнсу. который не мог не знать кто это. и сколь много он значит для стива. который молчал об этом. {«- ничего личного!» - и этого нельзя не забыть // не изменить // не исправить.}
[indent] сицилия. палермо. четыре утра. волчий час. и одиночество кромешное, черное поедом выжигает из него все соки - наваливаясь плитами тектоническими, придавливая к земле грузом неподъемным, сотканным из боли, отчаяния, злости... а они ведь даже не обустроили толком ничего на вилле - не было времени - отпуск двухнедельный стремительно подходил к концу, и они больше были заняты друг другом и тем фактом, пьянящим, что они теперь связаны отныне и пока смерть их не разлучит {о, как горька на самом деле ирония тех слов, что стив шептал ему чуть слышно на пляже пустынном пред ликом священнослужителя, клянясь любить каждый прожитый на этом свете новый день все больше и больше}.
[indent] роджерс вздрагивает и усилием воли заставляет пройти дальше, видя повсюду прикосновения человека, словно в доме кто-то живет и уже давно живет судя по стриженному ухоженному газону, забытым во дворе мелочам, новым занавескам в окнах обширной гостиной. и в душе поднимается волна удушливой злобы на незаконных жильцов, вломившихся в их дом. их с броком дом, который он так и не смог назвать своим и даже сейчас чувствует себя вором, крадясь в темноте к крыльцу, стискивая руки в кулаки поднимается к крыльцу и отворяет двери своим ключом. входит в дом и хлопает в ладоши, зажигая свет в гостиной, жмурится на миг от яркого света, а после обводит взглядом стены, полнящиеся их с броком фотографиями, его собственными рисунками. словно его здесь все еще ждут. словно здесь он и вправду был бы с ч а с т л и в. только вот когда брок успел все это провернуть? он ведь не мог... он ведь у м е р. его брок умер.